Лишь случайность позволила мне догадаться, каким образом религия может быть более приятна, чем атеизм. Однажды кондуктор спросила меня: “Вот ты ходишь всегда в женском платье и без трусиков. Наверное, у тебя целая куча любовных приключений? Может ты и с мужчинами…?” На это я ответил, что не занимаюсь сексом ни с мужчинами, ни с женщинами, что всякий половой акт не с целью зачатия ребёнка считаю грехом, что противозачаточные средства – грех, и секс ради получения одного лишь наслаждения – тоже грех, что супруги, по-моему, должны вступать в половой акт только один раз в год ради зачатия ребёнка, а если они не хотят иметь детей, то должны отказаться и от сексуальной близости. На это кондуктор возразила мне: “А зачем же тогда бог допустил изобретение противозачаточных средств? Зачем дал нам стремление к сексуальным наслаждениям? Если секс это грех, то почему бог не сделает так, чтобы нам не хотелось заниматься сексом?” Я ответил ей, что я – убеждённый атеист и в бога не верю, а, говоря слово “грех”, я имел в виду то, что вредит здоровью, разрушает умственные способности, сужает кругозор интересов и делает жизнь скучной и тоскливой, упомянув, конечно, для справедливости, что и авторы Библии призывали человека умертвить на кресте плоть свою со страстями и похотями, что означает, что авторы Библии были атеистами, пантеистами или деистами, но не считали всё происходящее промыслом божьим, то есть не были теистами.

Итак, опиум религии может быть в следующем. “Разумный творец – первопричина всех явлений, - думает искренне заблуждающийся человек. – Всё происходит по его воле, ибо он всемогущ. Все желания, которые я испытываю, также являются следствием его божественного промысла, ибо он всемогущ, и для него нет ничего невозможного. Если бы мой творец захотел, чтобы я не занимался развратом со многими женщинами, он сделал бы так, чтобы мне не захотелось заниматься развратом. А раз бог дал мне тягу к сексуальным наслаждениям, то значит ему угодно, чтобы я наслаждался сексом с утра до вечера и благодарил его за восторженные мгновения оргазма, которые он мне даёт. Когда же богу, вездесущему и всемогущему, станет угодно, чтобы я стал целомудренным, тогда он сделает меня импотентом и даст мне желание заниматься живописью или музыкой, и я тогда с радостью займусь тем, чем мне по божьей воле захочется заниматься, и снова буду благодарить своего создателя за те наслаждения, которые он мне даёт. Вот я попробовал колоться наркотиками, ловлю такой кайф и снова благодарю своего творца за эту радость. Никак не думаю, что могу чем-то его, бога, огорчить. Ведь он может всё, что ни захочет. Если бог захочет, то прямо сейчас может сделать так, чтобы мне больше никогда не захотелось принимать наркотики; но раз бог не делает этого, то, значит, он желает, чтобы я кололся и кайфовал с утра до вечера. Он меня даже специально заставляет испытывать этот кайф, даёт мне такую непреодолимую тягу к наркотикам, чтобы я жить без них не мог. О, как он добр, мой создатель! Ему угодно только одно: чтобы я жил и наслаждался с утра до вечера. А вчера мой создатель так воздействовал на меня из космоса, чтобы у меня возникло желание ограбить и убить одну старушку, получившую большой денежный перевод. Я убил её и ограбил, а на эти деньги купил столько прекрасных наркотиков. И кто это говорит, что убивать грешно? Чепуха! Бог не допустил бы, чтобы я убил, если бы ему было угодно, чтобы я не убивал. Он мог прямо с неба сбросить мне деньги или наркотики, чтобы мне не было нужды убивать. А мог бы сделать так, чтобы я был, как Альберт Эйнштейн и больше всего любил физику, а желание узнать, что такое наркотик, даже не могло бы появиться у меня никогда. Если бы бог захотел создать меня другим, то я был бы другим. Все желания, которые у меня возникают, возникают у меня не по моей воле, а по воле этого всемогущего бога. Ничуть не ограничивая моей свободы, абсолютно ничего мне не запрещая, бог постоянно воздействует на меня из космоса определёнными лучами, чтобы в результате этого воздействия я хотел всегда только того, что угодно ему, моему творцу. Поскольку для бога нет ничего невозможного, он может вызывать в моей душе любые желания, какие ни захочет. Мне же нужно делать всё, что хочется. Делая то, что хочу, я делаю то, что хочет бог, потому что бог является первопричиной всего, в том числе, и причиной возникающих в моей душе желаний. Это он, всемогущий бог вызывает в моей душе те или иные желания, побуждая меня к определённым действиям, которые угодны ему”. Вот как может рассуждать искренне верующий во всемогущего Творца вселенной преступник, убийца, наркоман, развратник, вор. Вот какой вред от веры в бога, и какая польза от атеизма! Вот почему Владимир Ильич Ленин назвал религию опиумом и самой мерзкой вещью и считал важным делом для каждого коммуниста атеистическую пропаганду. Но не трудно понять, что авторы Библии были атеистами, если призывали выполнять заповеди: “Не убей! Не кради!”, а в новом завете призывали, подражая Христу, распять плоть свою со страстями и похотями: “Царство Небесное усилием берётся, и употребляющие усилие восхищают его”. Если бы в космосе существовал всемогущий бог, то заповеди были бы просто не нужны. Бог сделал бы так, чтобы никому из нас не хотелось грешить, чтобы никто никогда не мог даже захотеть убить или украсть.

Возможно, что словом “Бог” обозначена в Библии совокупность неизменных законов физики и совокупность неизменных математических формул и теорем. Поэтому апостол Иаков и говорит о Боге-Отце, что у Него нет изменения и ни тени перемены. (Послание Иакова, 1:17) Законы физики никогда не изменяются. Кроме того, мы обязаны своим возникновением этим законам физики, так как при других законах физики белок и мы с вами не смогли бы зародиться. Вот почему логично считать творцом мира сумму законов природы.

Так, ради справедливости, можно отдать дань уважения пантеистическому христианству, сказав, например, что слово “умер” в Библии означает начало аскетического образа жизни, а “воскресение из мёртвых” – его конец, что слово “вода” означает в Библии покаяние, а “водный потоп” – чрезмерное покаяние, когда кающийся так чрезмерно сокрушается о совершённых ошибках, то есть внушает себе, что эти ошибки неисправимы; Голгофская же жертва происходит в историческом будущем. Но всё равно перед таким христианством марксизм имеет одно преимущество. Возможно, что эта несправедливая Голгофская жертва, то есть суровый аскетизм, не потребуется и в историческом будущем, если действительность революционным путём будет преобразована из безобразной в прекрасную, в результате чего у нравственного человека исчезнет желание идеализировать эту действительность.

Владимир Фомин. 1997 год.